Нынешний фетиш государства — развитие

16.09.2008 | Служба новостей Росфирм

Нынешний фетиш государства — развитие

Нынешний фетиш государства - развитие. Для этого вроде бы есть все: и огромные средства, накопленные с начала 2000-х, и многочисленные инструменты развития, специально созданные в последнее время. Но вот можно ли считать эти инструменты рабочими, то есть насколько они отвечают поставленным перед ними целям? И насколько конструктивны и реалистичны сами цели? С этим мы хотели бы разобраться в новом проекте журнала "Деньги" - "Как развивают Россию".
Развивай и властвуй
Как и всякая нормальная власть, нынешняя не появилась на свет сразу с мыслью о развитии. Первый этап ее существования был посвящен решению другой проблемы - как удержаться. Поэтому и первой задачей было укрепление государства как института. И с ней справились блестяще: немного подморозили общество, в том числе под беспроигрышными призывами не допустить распада страны, подвели идеологическую базу и создали вполне однородную партийную элиту, должную обеспечить преемственность на долгие годы. С большими колебаниями, но была все же выбрана и экономическая модель. Несмотря на ряд отчаянно антирыночных действий (национализация ряда компаний, попытки жесткого регулирования в ряде сфер), власть, вероятно, согласилась с тем, что современная экономика - по определению рыночная. Подтверждением может служить реализация реформы РАО ЕЭС "по Чубайсу", в результате чего появился рынок электроэнергии, полноценный настолько, насколько это возможно в конкретной стране и в конкретных условиях. Рыночные отношения пришли и в систему железных дорог: появились крупные частные перевозчики, да и ОАО РЖД - уже не министерство, а компания, хотя и монополист. Для развития модернизации экономики мощным толчком было бы вступление России в ВТО, но здесь дело затормозилось, и не по нашей вине.

Конечно, можно сказать, что нет существенного продвижения рыночных реформ в социальной сфере (в широком смысле): в ЖКХ, здравоохранении, образовании, культуре. Однако упрекать власть за это вряд ли стоит: во-первых, слишком сложен и противоречив объект, а во-вторых, все помнят, какую социальную бурю вызвала одна только попытка монетизации льгот.

В итоге, оседлав сверхблагоприятную внешнюю конъюнктуру, власть смогла отчитаться о первом серьезном успехе - удвоении ВВП (по сравнению с пиком падения в 1998-1999 годах). И к ее чести нужно сказать, что вскоре было осознано: количество успехов почему-то не переходит в качество. Страна богатеет, а "счастья нет": современные отрасли занимают в экономике по-прежнему мизерное место, зарплаты повышаются, но не снижается утечка кадров. Поэтому были выдвинуты принципиально новые задачи - уже не количественные, а качественные. Сначала они звучали как "повышение конкурентоспособности", потом появился более общий и адекватный лозунг - "развитие".

Возможно, в какой-то момент власть мыслила себе развитие как точечные прорывы в отраслях, где наши позиции традиционно сильны,- атомной, самолетостроительной, нефтяной и т. д. Но позже, очевидно, пришло понимание того, что этим не обойтись, и в число развиваемых стали включать все новые области. Благо денег, казалось, довольно на реализацию любых, даже самых смелых фантазий.

Засучив рукава
В течение последних нескольких лет в России была создана большая линейка институтов, или инструментов, развития - возможно, самая большая, какая только есть в отдельно взятой стране.

Наши институты развития - трех типов.

Во-первых, "денежные мешки" - организации, получившие некоторые суммы денег и (или) гарантию определенных денежных потоков с указанием определенного направления и способа трат. Это государственные фонды (инвестфонд, Российская венчурная компания) и часть государственных корпораций - Банк развития (ВЭБ) и "Роснанотех".

Во-вторых, "субъекты", которым положено осуществлять некую содержательную деятельность. То есть производить инновации и основанную на них продукцию. Вначале это были узконаправленные образования, связанные с ВПК или отраслями двойного назначения: концерн ПВО "Алмаз-Антей", концерн "Тактическое ракетное вооружение", Объединенная авиастроительная корпорация и компания "Вертолеты России" (она же "Оборонпром"). В том же русле, но явно недоделанная и пока себя никак не проявляющая - Объединенная судостроительная корпорация и планируемые двигателестроительные холдинги. Затем были созданы несравненно более масштабные и амбициозные многоотраслевые структуры - государственная корпорация "Росатом" и "Ростехнологии".

В-третьих, "площадки", то есть отдельные территории, где, создавая специальные благоприятные условия, мы рассчитываем на развитие более быстрое, более перспективное, более интенсивное, чем в целом по стране. У нас, как и в большинстве стран, они получили название "особые экономически зоны". Вначале они предполагались трех типов - производственные, технико-внедренческие и туристические, а недавно к ним добавились и портовые. Всего особых зон создано полтора десятка.

Нужно отметить, что сам по себе принцип отделения от регулярной бюджетной системы неких потоков и выделение особых субъектов и территорий развития вполне имеет право на существование. Власть регулярную систему знает лучше всех и, вероятно, имеет веские основания не доверять ей как субъекту развития. Никаких уникальных инструментов мы также не создали - все они имеют более или менее успешные аналоги в других развитых и развивающихся странах.

Тем не менее сегодня и технологии использования этих инструментов, и имеющиеся результаты в виде выбранных и финансируемых проектов вызывают тревогу.

На наш взгляд, политика развития - это не только инструменты и деньги, но в первую очередь принципы, которым следует государство.

Азбука прорыва
Мы бы назвали два основополагающих, диалектически связанных принципа развития. Это, как ни парадоксально звучит, с одной стороны - смирение, с другой - риск.

Вот объяснение.

Смирение. Если государство проводит политику развития и создает для этой цели специальные институты, значит, оно понимает, что задача страны - догонять. По крайней мере, в экономике. Догонять - значит пытаться приблизиться по некоторым важным параметрам к образцу. При этом: а) нельзя гоняться за двумя зайцами - нужно твердо понимать, кого ты догоняешь; б) поняв, кого догоняешь, нельзя его ненавидеть. Даже если догоняемый - политический противник, с противостоянием следует хотя бы повременить, для того чтобы использовать опыт выбранного образца и его ресурсы, в том числе людей, которые могут перенести нужные завоевания на чужую почву. Эти пожелания отнюдь не этического свойства. Дело в том, что в истории не было успешных случаев одновременного развития и фронтального противостояния лидерам. Напомним, насколько тонкую политическую, идеологическую и культурную игру с Западом вели Япония и Южная Корея, а теперь ведут Китай и Индия. И прямо противоположный пример - Северная Корея, которая как раз пыталась совместить развитие с противостоянием всем и вся - и проиграла. Понятно, что впечатляющие индустриальные успехи довоенных СССР и Германии тоже нельзя зачесть как образец, поскольку развивались не страны, а их военные машины.

Смирение, следует отметить, должно быть обращено и вовне, и внутрь. Государству развития нужно согласиться с тем, что оно лишь помощник реальных агентов развития из бизнеса. А бизнес будет иметь дело лишь с надежным и дружелюбным партнером.

Риск. Развитие - это риск по определению. Любой, кто делает ставку на прорыв, имеет куда больше шансов провалиться, чем тот, кто выбирает сценарий спокойной жизни. Мировая история дает этому массу подтверждений. У экономистов есть расхожая фраза о том, что на одну Южную Корею приходится десять Заиров или (в другой версии) пять Аргентин. То есть если Заир - это откровенный провал, то Аргентина - это десяток попыток модернизации на протяжении XX века, либо полностью срывавшихся, либо не достигавших намеченных целей.

И учиться на чужих ошибках практически невозможно: нельзя говорить о выработке универсальной модели успеха. Похожая смесь, условно говоря, свободного рынка с военной диктатурой будет успешной в Чили, но провалится в Таиланде. То есть опыт хоть и обильный, но зыбкий, на него никак не опереться. Однако твердо установлено: минимизируя риски, государство в нынешней глобальной гонке ни на что не может рассчитывать.

Опять двойка
Несмотря на малый срок нашего "развивания", к сожалению, можно говорить о том, что либо по незнанию этой азбуки, либо по каким-то иным причинам власть наступила на все грабли, какие можно было обнаружить на этом пути.

Во-первых, Россия, кажется, по-прежнему не понимает, за каким зайцем гонится. То ли мы продолжаем лепить великую энергетическую державу, то ли жаждем постиндустриального прорыва. Собственно, великая сырьевая держава - это, может быть, и неплохо. Но тогда следует четко и публично признать, что наши ориентиры - это Австралия и Бразилия. С другой стороны, если выбран постиндустриальный прорыв, это не означает, что нужно закрывать скважины. Но реальные цели, построение системы управления и, наконец, риторика должны быть в этом случае другими.

Следующий пункт. Нынешняя власть не видит в наиболее развитых странах ни друзей, ни даже долговременных партнеров. И, стремясь уменьшить отставание от этих стран, одновременно боится роста их влияния и умаления собственного величия. Здесь можно привести в пример и любимую властью сказку о стратегических областях, в которые нельзя пускать иностранцев или пускать, но только под особым присмотром государства. Или еще одно сказание, из новых,- о великой продовольственной державе. Оно сложилось буквально на глазах: пять лет назад мы говорили про отсталый аграрный сектор, три года назад - о себе как о достойном участнике мировых продовольственных рынков, и вот уже - безальтернативный кормилец планеты. В то же время для российского бизнеса очевидно, что риторика насчет собственного величия - не такая уж безобидная вещь. Неправильное позиционирование часто приводит к ущербным отношениям с контрагентами и мешает успеху. Не нужно самоуничижения, но важно четкое осознание уровня, на котором находится страна, и того, к чему она может стремиться.

Что же касается внутреннего дружелюбия, то некоторые опросы, проведенные по модной теме частно-государственного партнерства, показали, что препятствием на пути его расширения являются не столько недоработки в законодательстве, сколько боязнь частных предпринимателей вступать с государством в близкие отношения. А государство развития, которого боятся в качестве партнера,- это очень странное государство.

Не лучшим образом обстоит дело с готовностью к риску. Насколько можно судить сегодня, основное фактическое требование к институтам развития - отсутствие в них коррупции. Чтобы ни копейки не украли. Отсутствие коррупции в институтах развития - предмет гордости и особая, невиданная пока на Руси стать, которая вроде бы не может не радовать. Однако в результате поддержку получают все более надежные, понятные контрагенты, которые, строго говоря, не очень в этой поддержке нуждаются, поскольку и работают в традиционных отраслях, которые и без дополнительных вливаний неплохо растут. И уж точно эти проверенные ребята не могут обеспечить никаких прорывов. Особенно же удивителен такой "бухгалтерский" подход в венчурном фонде или "Роснанотехе". Венчурные заведения - это вообще заведения для сумасшедших, где лишь один из сотни окажется Эдисоном и окупит все. Столь осторожная модель поведения естественна для "государства - ночного сторожа" из XIX века, но не для государства развития века XXI.

Куда кривая вывезет
Хотя и крайне осторожно, но созданные институты развития все же начали реализацию или же заявили о подготовке ряда разнообразных проектов. Предварительный их анализ показывает, что в основном они направлены не на развитие в современном смысле этого слова, а на то, что называется реиндустриализацией. Десяток поддержанных "строек века" лишь усиливает сырьевую ориентацию российской экономики. Подробный анализ проектов будет дан в следующих статьях этого цикла - здесь же укажем на то, что львиная доля выделенных инвестиций предназначена для строительства дорог, либо улучшающих инфраструктуру крупных городов, либо же обеспечивающих подъезды к новым месторождениям и к будущим заводам традиционных отраслей промышленности. Можно спросить, почему это смущает. Потому, скажем в ответ, что нигде и никогда в мире не было успешного примера реиндустриализации (кроме послевоенного восстановления в побежденных странах, но это не наш случай). Карл Маркс вполне убедительно описал, как аграрная экономика - экономика традиционного общества - превращается в индустриальную. Возникает аграрное перенаселение, эта масса выбрасывается в город, происходит индустриализация. Начиная с Голландии XVII века и заканчивая Китаем второй половины XX века эта модель не менялась. Затем стало известно следующее: если экономика перестает быть индустриальной, она переходит в следующую фазу и становится постиндустриальной, услуговой экономикой. И за 20 лет, прошедших после распада СССР, Россия прошла существенный путь в этом мировом направлении. Плановая индустриальная экономика превратилась в рыночную и постиндустриальную, пусть и не столь полноценную, как нам бы хотелось. Одновременно с этим образовался кадровый голод, которого знать не знал Советский Союз. Зачем в этих условиях пытаться поворачивать вспять - непонятно.

 

 http://www.kommersant.ru/

 

 

Предыдущая | Следующая

назад